Искатель утраченного тысячелетия - Страница 13

Не помню, кто из них подвинул стул. Помню только, что он был очень модный - неустойчивый, на тонких ножках и резко блестел на солнце своей полировкой.

Проклятый стул! Я был окончательно угнетен и подавлен этой полировкой. Боялся шевельнуться.

- Кушайте, пожалуйста, кушайте, - сказала хозяйка. - А давно вы с нашей Таней знакомы?

- Я, собственно, не знаком... Таня мне позвонила.

- Сама?! Первая позвонила? Так вы и не знакомы с ней? наперебой заговорили за столом.

- Телефонное знакомство? - значительно усмехнулся Валентин Степанович.

- Все не то, - мучился я. Как разъяснить? И со всей убежденностью попытался сказать: - Тут дело касается газетной заметки...

- Какой заметки? - тихо спросил Валентин Степанович, задержав у рта вилку с селедкой.

- Моей... моя заметка... этюд в газете... Я написал этюд. И вот...

- Корреспондент вы, значит? Непорядки помогаете искоренять. Дело хорошее. Выпьем! Кланя, дай чистую тарелочку московскому корреспонденту.

Я машинально поднял рюмку. Блики солнца скользнули по голове селедки и остановились на моей рюмке с золотым ободком.

- Закусывайте... закусывайте, товарищ корреспондент, подставляла мне консервы, помидоры и колбасу хозяйка.

Вот! Вот! Тем знакомым жестом руки, думал я, с таким же движением плеч Клавдия Степановна сворачивала тогда кульки из жестких листков столетней давности... Надо! Надо сразу, прямо спросить.

Я поднял рюмку и, закусив грибками, сказал:

- Я, собственно, не корреспондент. Мне случилось на станции Мезенцово купить у вас вишни. И вот...

ВСЕ ПОГИБЛО!

- ...Так вот, - собрался я с духом, - я хочу спросить о кульках.

- О каких кульках?

- Об упаковке. Точнее - о листках, из которых делались кульки для продажи вишен. На этих листках обнаружил я записи...

- А-а-а... Так вот зачем вы пожаловали... А зачем же говорите: Таня, Таня? Так что же, товарищ корреспондент, скажите прямо: агитация, злостная пропаганда какая была на листках? Конечно, документ от газеты вы нам предъявите... Потом... Отвечай, сестра! Что за листки ты хранишь? Откуда они у тебя? Прямо говори! Мы кто? Мы советские люди. Такие же, как вы, товарищ корреспондент.

- Я ведь сказал: я вовсе не корреспондент, просто написал в газету...

- Понимаю, понимаю, извините. Так говори же, сестра, что за листки у тебя?

- И скажу! И отвечу! - затараторила хозяйка. - Мой покойный Иван Гаврилович как был лесником, так охапками приносил такие листки... из санатория... Там когда-то имение было. Важные господа при царе жили. От них одни только бумаги остались... А Иван Гаврилович эти бумаги для оклейки вот этих стен приносил, чтоб по ним ну... шпалеры, обои пустить...

- Так знайте же, - не удержался я, - на этих листках, может, записана тайна тысячелетней жизни!

- Тысячелетней, говорите? Ага! А грибки в маринаде на вас смотрят, товарищ корреспондент. Хороши грибки в маринаде под "Столичную". Выпьем. Вот и долголетие будет!

- Послушайте же, - попытался я урезонить Валентина Степановича, - очень важные листки для науки, для людей...

- Ясно, товарищ корреспондент, все ясно. - Тут Валентин Степанович вдруг глянул в окно: - Сестра! Клавдия! Кролики-то твои из клеток побежали... Скорей!

Брат и сестра переглянулись и поспешно вышли из домика.

"Что делать? Как убедить этих людей, как получить от них все листки?.." - мучительно раздумывал я.

За столом с отсутствующим лицом сидела жена Валентина Степановича.

Я тоже молчал. Время тянулось невероятно медленно. Казалось, прошли не минуты, а часы.

- Ну и кролики! Беда с ними, едва в клетку загнали, громко воскликнул Валентин Степанович, входя в домик вместе с сестрой.

- А хочу я вам сказать... - вдруг на певучий лад заговорила хозяйка дома, - хочу сказать: моей Тани не ждите. Конечно, угощайтесь, мы гостям рады, но Таня с женихом по выставкам гуляет... А насчет листков вот что получается. Со всей душой их дала бы вам. Но на рынке - сами знаете: то одному надо творог завернуть, то другому - зеленый лук, третьему - крыжовник... Продаешь, а рядом соседка попросит. Разве откажешь? Ну, и раздала все листки. Так что не беспокойтесь. Кто ж их знал, что те листки понадобятся.

Я молча поднялся.

- Не повезло вам, товарищ корреспондент, - сказал сочувственно Валентин Степанович.

- Я же не корреспондент. Я, собственно...

Хозяйка и ее брат, продолжая что-то говорить, проводили меня до калитки. За мной с резким стуком задвинулась щеколда.

А на плотине, изогнув шею, мне вслед злобно прошипел гусак.

НЕТ! ЭТО НЕ СОН!

- Как я напутал! Как напутал! - терзался я, тяжело поднимаясь по лестнице.

Не зажигая огня, не глядя на кота Топа, который трогал меня лапкой, сидел я в пустой квартире. Окна были раскрыты на тихую Ленивку. В комнатах становилось все темнее и темнее. Я сидел, уронив руки на резные деревянные поручни кресла, поддерживаемые арапчатами, которые, по воле резчика, смеялись. Надо мной?

Вот, шурша, под окном пробегает машина - она спешит к своей цели. Вот на Москве-реке коротко прогудел пароходик. На нем катаются москвичи; их конкретная цель - отдых. Все кругом имеет какую-то свою "целевую установку". А я? К чему мне стремиться?

- Какая бессмыслица! Какая нелепая трата времени!.. вздыхал я.

Наконец я поднялся с кресла.

Зажечь лампу. Взяться за работу. Пожалуй, за этот тяжелый пакет - рукопись начинающего автора. Буду читать.

Зазвонил телефон. Резко и настойчиво. Я нехотя снял трубку.

- Слушаю!

- Мне Григория Александровича!

- Я у телефона. Кто говорит?

- Таня... Бобылева Таня.

- Таня?! Откуда вы говорите?

- Из Шелковки. С почты. Простите меня. Виновата. Обещала вас встретить у калитки нашего дома в Шелковке. Опоздала по уважительной причине: утром пошла было с моим другом, художником Петей, и его товарищами на выставку в Пушкинский музей. Знаете, верно? Так вот, очередь была страшная. Мы подумали-подумали: а не пойти ли нам в загс? Так и решили. Заняли очередь на выставку, а сами побежали в загс. Подали заявление. Теперь - все. Пусть мамд как хочет. Не отступлюсь. Это вам спасибо. Хоть вы с мамой и не говорили про то мое дело, а меня крепко поддержали своим рассказом в газете. Так что спасибо вам все-таки большое.